Неточные совпадения
Он крался, как вор, ощупью, проклиная каждый хрустнувший
сухой прут под ногой, не чувствуя
ударов ветвей по лицу. Он полз наудачу, не зная места свиданий. От волнения он садился на землю и переводил дух.
Сначала беззвучный взмах руки и — только спустя секунду —
сухой треск
удара, и опять и опять, и опять…
— Непременно, — отвечает, — надежнее: видишь, он весь
сухой, кости в одной коже держатся, и спиночка у него как лопата коробленая, по ней ни за что по всей
удар не падет, а только местечками, а сам он, зри, как Бакшея спрохвала поливает, не частит, а с повадочкой, и плеть сразу не отхватывает, а под нею коже напухать дает.
Там баба тащит
сухой сук, и слышатся
удары топора за углом.
Вдруг над самой головой его с страшным, оглушительным треском разломалось небо; он нагнулся и притаил дыхание, ожидая, когда на его затылок и спину посыпятся обломки. Глаза его нечаянно открылись, и он увидел, как на его пальцах, мокрых рукавах струйках, бежавших с рогожи, на тюке и внизу на земле вспыхнул и раз пять мигнул ослепительно-едкий свет. Раздался новый
удар, такой же сильный и ужасный. Небо уже не гремело, не грохотало и издавало
сухие, трескучие, похожие на треск
сухого дерева, звуки.
Весь день Елена Петровна посылала смотреть на градусник, ужасаясь растущему холоду, а ночью, в свисте ветра, в
ударах по стеклу то ли
сухих снежинок, то ли поднятого ветром песку, зашептала раньше обыкновенного, потом стала кричать и с криком молиться.
Потом вдруг в соседней комнате раздался резкий и
сухой звук пощечины, за ним другой, третий, четвертый, и в ночной тишине посыпались беспощадные, рассчитанные, ожесточенные
удары.
Стали падать крупные капли дождя, и их шорох звучал так таинственно, точно предупреждал о чём-то… Вдали он уже вырос в сплошной, широкий звук, похожий на трение громадной щёткой по
сухой земле, — а тут, около деда и внука, каждая капля, падая на землю, звучала коротко и отрывисто и умирала без эха.
Удары грома всё приближались, и небо вспыхивала чаще.
Этот отрывистый, повелительный возглас был первым воспоминанием mademoiselle Норы из ее темного, однообразного, бродячего детства. Это слово раньше всех других слов выговорил ее слабый, младенческий язычок, и всегда, даже в сновидениях, вслед за этим криком вставали в памяти Норы: холод нетопленной арены цирка, запах конюшни, тяжелый галоп лошади,
сухое щелканье длинного бича и жгучая боль
удара, внезапно заглушающая минутное колебание страха.
Помню, как ярко и жарко пекло солнце
сухую, рассыпчатую под ногами землю, как играло оно на зеркале пруда, как бились у берегов крупные карпии, в середине зыбили гладь пруда стайки рыбок, как высоко в небе вился ястреб, стоя над утятами, которые, бурля и плескаясь, через тростник выплывали на середину; как грозовые белые кудрявые тучи сбирались на горизонте, как грязь, вытащенная неводом у берега, понемногу расходилась и как, проходя по плотине, я снова услыхал
удары валька, разносящиеся по пруду.
Трое остальных шли по шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По морям». Ветер гнал по
сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке второй раз замахивался на него. Юрка отразил
удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
Сухой, раздирающий
удар грома потряс ее до основания.
Свист и
удар! В пяти шагах от него взрыло
сухую землю, и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно вырвало многих; большая толпа собралась у 2-го батальона.